† Форум сайта "Hellsing Universe" †

АВТОР: К.Б. (Galadriel aka Sir~Lady)(ksu-bobrova@yandex.ru)
НАЗВАНИЕ: Лед и пламень.
БЕТА: Марся
ГАММА: Piper Bernadotte
РЕЙТИНГ: R
ЖАНР: OOC , Romance, Angst
СТАТУС: закончено
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Пип/Интегра
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: пара экстримальная, редкая, а потому нет устоявшегося видения на неё.
ОПИСАНИЕ: раннее утро, зарисовочка.
ОТ АВТОРА: по совету некоторых людей я нашла себе гамму, потому вычитка производилась в тройном размере.

Любому живому человеку бывает грустно, но дело в том, что способы борьбы с грустью у всех разные.
***
Остатки таявших на пути к земле снежинок, пританцовывая друг с другом, обращались в крупные капли дождя. Некоторые из них касались приоткрытого, слегка запотевшего, окна спальни леди Хеллсинг, сбегая по нему неровными дорожками, как будто каждая капелька выбирала свой путь, отказываясь стекать, так как ее товарки. Некоторые из них задумчиво останавливались, будто в нерешительности: сделать легкую дугу или скользнуть прямо? Но такие капли рано или поздно нагонялись более сильными сестрами и, не имея возможности оставаться на своем месте больше, обрушивались вниз. И только одна из многих, попадая на прозрачную гладь стекла, стремительно падала на подоконник, подобно звездам на ночном небе – желанным гостьям романтических эпиграмм. Они не останавливались и не мешкали, не петляли, а неслись вперед, захватывая с собой случайно подвернувшихся на пути пузатых соплеменниц. С такими бесстрашными слезами неба и соотносила себя Интегра, наблюдавшая за этими водяными кометами с краешка своей кровати.
Её обнаженная, чуть смуглая нога чертила на прикроватном коврике замысловатый узор, тогда как левая лежала на кровати, обеспечивая леди комфортную для долгого раздумья позу. Краешек тонкого одеяла не давал цепкой прохладе из приоткрытого окна достичь раздетого тела, попутно выполняя целомудренную роль прикрывания наготы хозяйки, которую, впрочем, это мало заботило. Она целиком и полностью была погружена в себя, растворяясь в своих эмоциях, которые, как полупустые бокалы, звенели где-то глубоко внутри. Её безразличные к окружающему глаза были направлены в окно, в котором она не видела ничего кроме серой пелены, подобной той, что застилала её душу уже довольно долгое время.
Время текло мимо неё, казалось, не касаясь, боясь потревожить пугливое душевное равновесие - результат больших усилий над собой, над суетными мыслями и до циничности ясным разумом, который все время давал о себе знать. Его тихий, шелестящий шепот звучал и сейчас, напоминая о том, кто она такая, о долге и обязанностях. Но Интегра не слушала его. Зачем? Разум неспособен решить проблемы сердца.
В монотонное звучание марширующих по подоконнику капель вклинился новый звук: за спиной у леди послышалось шуршание. Рассеянно моргнув, чиркнув при этом ресницами по стеклам слишком близко посаженных очков, Интегра откинулась назад. Её волосы, цвета мякоти банана покрыли собой другие, апельсиново-каштановые, хаотично рассыпанные по смятой простыни. Ткань под её стройным телом была остывшей и леди осторожно прижалась к раскинувшемуся мужчине, от которого исходило четко осязаемое тепло. Казалось, этот жар был материальным, он передавался женщине и медленно растекаялся по её тонкой фигуре, огибая только тот кусочек льда, что оставался где-то глубоко внутри её расслабленной грудной клетки. Этот островок холода сжимался, уменьшался, но не сдавался под натиском теплоты, настойчиво, но мягко прокладывавшей себе путь внутри железной леди.
Лежа вплотную к безмятежно спящему капитану «диких гусей», Интегра невольно залюбовалась им: мужественное лицо, покрытое чуть-чуть заметной щетиной, выражало в эту минуту высшую степень расслабленности и спокойствия, неплотно закрытое веко дрожало, прикрывая собой периодически движущийся зрачок, выдавая то, что капитан видел какой-то сон, доставляющий ему множество удовольствия. Лежавший в своей открытой и беззащитной позе почти всю ночь, Пип тихо посапывал, не реагируя на легкие прикосновения или прямой, гипнотизирующий взгляд. А леди все смотрела и смотрела на мужчину, медленно скользя по чертам его лица и фигуры своими снежно-холодными глазами, не останавливаясь ни на чем конкретном и часто моргая сама не понимая от чего: может от того горячего света, испускаемого небрежно раскиданными по подушке медно-лисьими волосами Пипа, а может просто от усталости глаз, не смыкавшихся вот уже сутки.
Время тянулось настолько медленно, что Интегра не чувствовала его хода, ей казалось, что стрелка на никогда не замирающих часах гнется, дрожит, но никак не перескакивает на следующее деление, позволяя ей лежать вот так и греться, греться, греться... Но чем больше она согревалась, чем больше таяла, тем явственней проявляла себя её воля, вторя неумолкающему ни на минуту чувству долга, которое подгоняло её, заставляя все сильнее цепляться за секунды и мимолетные ощущения. В конце концов хрупкое равновесие, пребывающее в её душе на протяжении всей ночи, было нарушено, и леди аккуратно встала с кровати, принявшись собирать с ковра и других предметов интерьера вещи, хаотично раскиданные вчера. Одежду наемника Интегра сложила на кровати, чтобы он смог одеться, когда проснется, а сама начала неспешно облачаться в свой привычный мужской костюм, ставший ей почему-то до ужаса неприятным. Нет, ничего особенного не произошло: все было на своем месте, привычно как всегда, просто ей стало вдруг необъяснимо душно, тесно и нечем дышать, как будто рубашка и брюки, подобно оковам, прочно обхватили тело и не давали простора, свободы. Всем известно, что зимой просто необходимо носить теплую одежду, а в мире холода не обойтись без закрытого и тяжелого темно-зеленого или черного костюма, иначе не сохранить те частички тепла, которые еще остались внутри, иначе промерзнешь совсем и неминуемо погибнешь.
Печально ухмыльнувшись и расстегнув верхнюю пуговицу белоснежной рубашки, Интегра присела на краешек кровати, обуваясь, и уже собиралась встать и уйти, как почувствовала на своих хрупких плечах тяжелые, горячие даже сквозь пиджак руки.
- Вы... Нет, ты уходишь? - шелестящий шепот прямо в маленькое и аккуратное ушко.
- Я должна уйти. Мне нужно вернуться. Меня, наверное, уже ждут, - Полуопущенные ресницы и туманный в своей грусти взгляд в пол.
- Может, я уговорю тебя задержаться. – Лукаво. Даже по интонации слышно, что наемник улыбается. Улыбается широко и искренне, своей теплой, задорной и немного шкодливой улыбкой.
Интегра хотела что-то сказать, хотела возразить, поставить подчиненного на место, но разве может человек, даже сильный, противится своим страстям? Он будет метаться между долгом и голосом собственного сердца, не сумея в итоге получить ничего, так и оставаясь в бесконечном томлении выбора. А потому, набрав воздуха в грудь, она промолчала, позволяя повалить себя назад, разрешая расстегивать пуговицы: одну за другой, просто раскинув руки и смотря в потолок. А он раздевал её: осторожно, медленно и ласково касаясь каждого нового обнажившегося кусочка кожи, понимая, наверное, каково этой суровой леди сейчас. А Интегра так и лежала, не помогая, но и не мешая, пока не осталась совсем без одежды и в её прямой, но ничего не видящий при этом взгляд, не вклинилось сосредоточенное лицо Бернадотте, нависшего над ней и смотревшего прямо ей в глаза, щекоча щеки и скулы почему-то распущенными и запутанными после сна волосами . Но тут что-то произошло, сработал какой-то механизм, ожидавший своего часа, как будто туго затянутая пружина вдруг распрямилась, подпрыгнув: Интегра резко села прижавшись всем телом к наемнику, и жадно, поцеловала его своими изголодавшимися губами. Тянувшееся и почти недвижимое время ускорилось резко, и отрывочные картинки замелькали перед голубыми глазами обоих, не позволяя рационально мыслить, оставляя только короткие мгновенья на прикосновения и поцелуи. Время было создано задолго до нас, его мудрость неисчерпаема.
Легкая дрожь била сильные и привыкшие к грубой работе руки Бернадотте: от этой женщины веяло холодом, прикасаясь к её точеной талии, он ощущал резкий контраст, еще более сильный, чем вчера вечером. Но он не мерз, наоборот, она была для него как освежающий ветер, как ведро ледяной воды на Ивана Купалу, когда мурашки пробегают по телу, но кожу жжет еще сильнее, добавляя в спектр новых ощущений, головокружительных и бодрящих. Вот уже властная везде, даже в такой ситуации, леди сама нависала над ним, и её руки летали по всему его разгоряченному телу. А дальше, дальше время ускорялось и ускорялось, не давая передышки, напоминая о прошлой своей секунде, уносившейся вдаль, только легкой испариной на смуглых висках леди и нарастающей усталостью в мышцах, раз за разом повторяющих одно и то же движение. Никакого стыда, никаких мыслей, никаких слов или запретов – некогда, некогда оглядываться назад, есть только эта минута и эта секунда, без каких-либо предпосылок и последствий. Состояние, почти привычное для Бернадотте и такое новое для Интегры, как и эти не сравнимые ни с чем ощущения. Никакая радость победы, никакое удовольствие от обладания чем-то материальным и приземленным не заменит их – все это будет что-то другое, не такое восхитительное. Кажется, такое бывает только раз в жизни, но это будет осознано потом, когда все уже закончиться, а сейчас нет ничего: только поцелуи, дерзкие прикосновения и возбуждение, разливающееся внизу живота.
Когда по комнате начали разноситься легкие стоны, простынь была окончательно сбита от постоянного перекатывания по обширной кровати двух сплетенных тел, а тонкое одеяло давно упало и бесформенной грудой валялось на пушистом ковре. Движения становились все медленнее и нежнее, пока лавина расслабления с головой не накрыла этих двух поочередно, и они, наконец, не остановились. Часто и отрывисто дыша в плечо мужчине, закрывшему глаз и, наверное, приготовившегося уже погрузиться в полузабытье, Интегра улыбалась. Нет, не ухмылялась своими тонкими и изящными губами, а именно улыбалась: ей в первый раз за почти уже десяток лет стало по-настоящему тепло и легко, так легко, что хотелось смеяться – радостно и звонко.
***
Остановившись у двери, она обернулась: окно было по-прежнему приоткрыто, и по нему так же стекали редкие уже капли дождя. Заметив это, леди прошла через всю комнату и закрыла его: тепло, собравшееся в этом ограниченном пространстве, было слишком ценным, чтобы отдавать его жадному уличному ветерку и тем каплям, что все еще застыли в своем глупом раздумье.