† Форум сайта "Hellsing Universe" †

Хайнкель села на подоконник, с грохотом закинула одну ногу на него же, недовольно достала из кармана сигареты и зло закурила. Убирать она их не стала – ещё ждать и ждать. Она терпеть не могла, когда Максвелл менял что-то в задании, уже когда его начинали выполнять. Она – профессионал. У неё любая работа выверена по секундам. И тут тебе сообщают, что уничтожение мало того, что под вопросом, так ещё не раньше, чем через часа четыре. Её бесил его безразличный тон: словно они роботы, просто машины для убийства. Они не были для него людьми, не говоря уж о том, что женщинами. Просто оружие – мощный, хорошо отлаженный, бесчувственный инструмент подавления и уничтожения. О том, что их сердце тоже бьётся, он не думал. О том, что каждое убийство – эмоциональный взрыв, всплеск адреналина. Когда убиваешь – отключаешь все чувства, остаются только инстинкты самосохранения. Но долго сдерживать себя и оставаться в здравом уме не может никто – и тогда будут осечки: начнёшь думать, кого убиваешь, станут дрожать руки, движения замедлятся, взгляд лихорадочно заскачет с одного кровавого пятна на другое… Ему никогда не понять, как это – убивать. Он только отдаёт приказы, а во взгляде мелькает насмешка и нелепое предложения наслаждать этим. Наслаждаться этим?! Нет.
Она яростно впечатала окурок в белую раму окна, да так, что осталась чёрная точка, медленно выдохнула дым через нос, пытаясь гадостным ощущением в носоглотке заглушить свою злость, понемногу начиная успокаиваться. Извлекла из пачки ещё одну сигарету, закурила уже медленней. С наслаждением затянулась и уставилась на мерцающий в темноте, тлеющий кончик сигареты. В комнате было темно, свет включать не хотелось, а Юмико она по этому поводу не спрашивала. Только в окно било спокойное приглушённое мерцание уличного фонаря.
Наслаждаться… Вольф безрадостно ухмыльнулась. Она – не Юмиэ, не зверь, чтобы наслаждаться чужыми страданиями и болью, сходить с ума от цвета и запаха крови, радоваться воплям умирающих, издеваться над ними. Хайнкель покосилась в сторону кровати, на которой сидела Юмико и немного поежилась. Она не могла понять, как в этой тихой девчонке мог жить такой монстр, столь рьяно схватившийся за знамя католицизма и фанатично принявшийся уничтожать вероотступников. Она временами побаивалась своей напарницы. Когда Юмиэ в битве поднимала голову, работы у Вольф становилось резко меньше, но вряд ли этому можно было радоваться – она с трудом могла смотреть на то кровавое месиво, что оставляла после себя катана берсерка. И она всё ещё не могла быть уверенной, что если враги закончатся прежде, чем жажда убийства будет удовлетворена, Юмиэ не пойдёт против неё… Вольф затянулась снова, стряхнула пепел прямо на подоконник, повернулась к напарнице. Та сидела на застеленной кровати, подобрав под себя ноги, спрятав их юбкой, аккуратно сложив маленькие ладошки на коленях, абсолютно прямо. Вольф никак не могла понять, чем надо было истязать ребёнка в детстве, чтобы он чувствовал себя уютно в такой позе. А может, она просто была напряжена и взволнована. Юмико немного повернула голову в её сторону, очки блеснули, послышался неуверенный тонкий голосок:
- Пора? – тихонько вздохнула она.
- Нет, - тяжело выдохнула Хайнкель. Ей было жалко девушку – уж она-то страдала куда больше в преддверии работы. Сегодня срок её самобичевания продлён… - Епископ сказал ждать. Ещё три, может быть четыре часа, - её голос немного смягчился, словно она пыталась успокоить напарницу.
- Хорошо, - разом погрустневшим и потяжелевшим тоном согласилась она. Вольф ухмыльнулась, тоже мне «хорошо», кивнула и положила голову на колено, лицом к Юмико. Ничего интересного за окном не было. Хотелось поговорить, но она не знала, о чём. Взгляд бесцельно блуждал по фигуре Юмико. Такая красавица… «Зачем ты стала убийцей?» - хотела спросить Вольф, но и сама знала ответ: убийца – не она, я её вторая половина. Она спросила первое, что пришло на ум:
- Юмико, откуда ты? – девушка резко вздёрнула голову. Она была удивлена и, казалось, не поняла вопроса. Смешно подскочила её чёлка, она уставилась непонимающими чёрными омутами глаз на Вольф. Та повторила, - Где ты родилась? Расскажи что-нибудь о себе.
Хайнкель никогда бы не стала интересоваться подробностями жизней своих коллег на одно дело. Но Юмико была больше, чем просто временной напарницей. Максвелл повязал их одной цепью и им теперь вместе жить всегда. Хайнкель не знала, почему, но её это даже радовало. Она часто забывала о своих страхах и волнениях, когда заботилась и переживала за совершенно не приспособленную к этой суровой реальности Юмико, по вине своей второй половины в ней оказавшейся. Энрико однажды зло пошутил, что мамаша из Вольф получилась бы хорошая. Пожалуй, этого самовлюблённого эгоиста спасало от тяжёлых кулаков Хайнкель вовсе не начальствующее положение и тень отца Андерсона за спиной, а то, что Максвелл тоже жил в своём игрушечном мире ватиканских интриг. Вольф не спорила – там он был словно рыба в воде, ей такого никогда в жизни не достичь, да и не очень-то хочется: она любила честность, а жить только ложью… бррр! Ей было жалко мальчишку, играющего в эти игры.
Она усмехнулась – с каких это пор ты стала такой умной, а? С тех, как отстригла волосы? Думаешь, и правду действует в обратную сторону пословица, волос длинен, да ум короток? Так не лучше ли отрастить гриву снова? Ты солдат, размышления не входят в твои обязанности.
А Юмико всё молчала. Вольф постаралась изобразить на лице что-нибудь подобрее:
- Не хочешь? Ну, хорошо. Давай я расскажу, - она ждала только кивка, но…
- Нет, я начну. Просто… я боюсь, - тихонько затараторила Юмико, повернув руки ладонями вверх, словно пожимая плечами и извиняясь.
- Не надо, если боишься, - не настаивала Вольф. – Я родилась в Германии… И семьи-то у меня как таковой не было, - Хайнкель осеклась: оказалось сложнее рассказать вслух, чем просто вспомнить. Юмико смотрела на неё всё больше округляющимися глазами, полными жалости. Вольф терпеть не могла, когда её жалели и «понимали». Она закрыла глаза и лениво, словно засыпая, стала выдавливать из себя дальше. – Надо было зарабатывать на жизнь. Я была слишком маленькой и страшной, чтобы торговать своим телом. Поэтому стала наёмным убийцей, - тяжело, будто идёшь по раскаленным углям или тебе в горло вонзают ножи, чтобы затолкать каждое слово обратно. Рассказ был не рассказом, а чуть ли не рапортом. – Однажды меня почти поймали, но я спряталась в монастыре, стала монахиней. Потом за мной пришёл Максвелл и предложил работать в XIII-ом Отделе. Я согласилась, - вот так. Целая жизнь длиной более двадцати лет уместилась в восемь предложений. Хайнкель чувствовала, что ещё пара предложений – и слёзы подступят к глазам. Хватит на сегодня откровений.
А Юмико улыбалась. Но не той полуулыбкой измученного котёнка, с благодарностью смотрящего на человека, избавившего его от тискавших маленькое тельце детских рук, которая обычно появлялась на её милом бледном личике, а холодным идеальным изгибом полных красных губ на белоснежном лице фарфоровой куклы.
С другой стороны, Юмиэ была одним из немногих существ, которых Хайнкель боялась. Она всё ещё не доверяла ей. Да и сколько времени прошло – всего несколько месяцев, около десятка заданий – не больше. Вольф была порождением настоящего и верить кровной связи не могла, тем более что подозревала, что в своём бешенстве берсерк вряд ли может провести грань между кровниками и дышащим мясом. Да и когда ей приходилось просто говорить с Юмиэ, да просто ждать, пока она уступит место Юмико, Вольф места себе не находила рядом с этой бесчувственным жестоким существом. Она была совершенной, но безобразно пустой, как яичная скорлупа, из которой через дырочки выпили весь белок и желток. Кто же мог выпить душу? Хайнкель особо не хотелось знать.
Юмиэ достала из-под себя ноги, свесила их с кровати и закинула одну на другую, при чём юбка плавно задралась выше, раскинувшись чёрными складками по кровати и показывая Вольф край чулка. Берсерк сняла с головы монашеский плат, поворошила волосы рукой.
- Дай закурить, пожалуйста, - обратилась она к напарнице. Глубокий грудной голос. Красивый, но Вольф всегда казалось, что так разговаривают шлюхи. А в произнесённом «пожалуйста» было ровно столько же от просьбы, сколько в ударе кнута. Хайнкель было жаль Юмико – всё-таки тело у них одно на двоих. И, если Юмиэ явно привыкла курить, причём что потяжелее, то для Юмико последствия привычки «сожительницы» были пыткой. Но сигарету протянула. – Закури за меня, - «попросила» берсерк снова.
«Не спорь с больным» - мелькнуло в голове Хайнкель, и она повиновалась и передала дымящуюся сигарету. Юмиэ улыбнулась чуть шире. Вольф чуть не поперхнулась – ей показалось или в глазах девушки промелькнула благодарность?
- А мы с тобой похожи, «сестра», - она всегда делала акцент на этом обращении. Оно звучало не пресно, а слишком интимно. Так, словно и вправду были родными сёстрами. Или даже не как сестра, а как… любовница? Вольф чуть не покрутила сама себе пальцем у виска. Её смущал не тот факт, что это было бы грехом, сама-то она тоже в «евнухи» не записывалась, а невообразимость факта. В любом случае, это название не звучало как «сестра, потому что по слову Божьему все мы сёстры и братья».
В пылу схватки Юмиэ вопила о возмездии Божьем, о вере в Господа, о предательстве язычников. Но… «история христианства – это история войн…». Тяжёлые, словно чугунные слова, произнесённые с неимоверной лёгкостью сумасшествия. «Вы посмели бросить вызов великому Ватикану!» Бросить вызов мне?! Я сокрушу вас, растопчу, уничтожу, заставлю ползать, сходя с ума от понимания безысходности и неумолимости моей катаны. Я – ваша смерть! Задорные чертенята, пляшущие в этих страшных словах. Наслаждаться убийством? Да! Это Юмиэ умела…
«Где добыча, Хайнкель?!» - рык голодного зверя. Где моё мясо, где?!
- Хайнкель, - Вольф вздрогнула от неожиданности: оказалось, она задумалась. – Почему ты всё ещё не доверяешь мне, не доверяешь до конца?
Вольф не знала, что ответить на это. На языке билось «Ты – убийца!», но кто тогда ты сама, Хайнкель… И в чём разница между тобой и Юмиэ? На руках каждой из вас столько крови, что её не замолить миллионам чистых душ, если бы им взбрело в головы просить помилования для убийц у Господа. Да неужто, тебе и впрямь так нужно место в саду Божьем? Смешно… Так не всё ли равно, кто в итоге убьёт больше, и будешь ли ты при этом наслаждаться действом? Или ты просто боишься умереть, Вольф? Боишься, что эта девчонка заберёт твою драгоценную жизнь?
Всё, что смогла сделать Хайнкель – превратить лицо в ничего не выражающую маску.
- Ясно, - ещё более довольно произнесла Юмиэ, откинув куда-то в угол окурок и забираясь на кровать с ногами. Она полулегла, упершись спиной в стену и вальяжно кинув руки между согнутых в коленях ног, приминая юбку. Но края чулок всё равно то и дело мелькали из-под подола, потому что она тихонько раскачивала колени. – Мы с тобой действительно похожи. Я такая же сиротинушка, как и ты. Вот только моё малолетство и «страшность» пришлись по вкусу посетителям борделей, - она глухо засмеялась горьким смехом. – Да, моя история мало чем отличается от тысяч таких же. И в то же время, не такая. А, впрочем, это не важно.
Вольф не хотела смотреть ей в глаза, не хотела видеть ту горечь, которая наверняка в них была, обиду на мир, грусть и ещё много чего малоприятного. Не хотела осознавать, что этот кровожадный монстр умеет чувствовать.
Она скользнула взглядом прочь от встречного взгляда и наткнулась на правильный изгиб немного припухлых губ, и вправду казавшихся алыми на аристократически бледной коже Юмиэ. Даже итальянское солнце не могло совладать с этой белизной, подобной цвету слоновой кости. Хайнкель встряхнула головой, пытаясь отогнать это непонятное «поэтическо-слезливое» настроение, но других слов для описания того, что она видела, не находилось. Правильные полные щеки, огромные тёмные провалы сияющих глаз, растрёпанная чёрная, будто вороново крыло, шевелюра – милая куколка, нерукотворная работа, которую нельзя купить ни за какие деньги. Она бы казалось неживой, если бы не эти еле заметные обрывки чувств в черноте глаз и непонятное очарование лёгкого дыхания. Мерно вздымающая при каждом глубоком вдохе высокая грудь, которую не могло скрыть даже монашеское одеяние. Вольф почему-то захотелось спросить, а не девственница ли Юмико… Но глупо было спрашивать это у Юмиэ. Всё-таки, как такая красавица оказалась в монастыре? Неужели только из-за раздвоения личности? Из-за «одержимости дьяволом», «одержимости Юмиэ»? Ей бы жить с родителями, ходить в школу, бегать от учителей, восторженно и мучительно переживать первую любовь, но не знать этой крови, свистящих у висков пуль и прочих атрибутов их работы. Вольф перекинула взгляд на что-нибудь более нейтральное… На кисти рук… Столь тонкие и изящные, никто бы никогда и не подумал, насколько сильны эти пальчики, жестки запястья, как безжалостно они убивают… Эти руки, такие лёгкие и невесомые, как бы между прочим перебирающие края юбки. Маленькие подушечки аккуратных пальчиков, на ощупь – неожиданно мягкие…
- Что? – послышался голос Юмиэ. Вольф с трудом заставила себя оторваться от созерцания этого миниатюрного правильно тела и прикрыла глаза, пряча их от собеседницы, пряча какое-либо теплое или жалостливое чувство к ней. – Нравится? – развязно спросила напарница и мелодично засмеялась.
Хайнкель чуть не покраснела… Захотела рявкнуть «Нет!», потом честно признаться – «Да», но в итоге лишь неопределённо пожала плечами и отвернулась к окну.

Фонарь мерно покачивался, двигался и круг рыжего света, отбрасываемого им. Тихонько мерцали отблески окон соседнего корпуса отеля, в котором они остановились, шуршала листьями густая листва парка, разбитого под сами окнами. Покачивался мерно фонарь, одиноко стоящий на длинной аллее… Время шло.
Осторожно пробежали чьи-то пальцы по шее. Холодные и твёрдые. Сильные с острыми ногтями…

Вольф резко развернулась и схватила чью-то руку… И почувствовала тёплое дыхание на своих губах. Всего лишь на секунду… Чью руку, в комнате ведь только Юмиэ… Теплота превратилась в липкий жар, горячий упругий язык скользнул между стиснутых губ Вольф. Так неожиданно, что Хайнкель пропустила его. Непредсказуемо сладкие губы, чуть отдающие горчинкой табака, плотно прижались к её, а язык заползал всё глубже, нежно скользя вдоль, щекоча нёбо, разбивая ко всем чертям мысли.
Вольф попыталась оттолкнуть Юмиэ. Не то, чтобы она страдала гомофобией, но происходящее казалось ей какой-то нехорошей шуткой. Не то, чтобы ей были противны прикосновения Юмиэ, но ведь это и прикосновения Юмико… Не то, чтобы ей не нравилось происходящее, но это было неправильно. Как была неправильна и её ладонь, угодившая на мягкое полушарие левой груди Юмиэ, тяжелеющей, наливающейся твёрдостью с каждой секундой, её язык, бесстыдно отвечающий на ласки дерзкой девчонки, и что-то внутри, внизу живота, заполняющее тело приятным всепоглощающим теплом. Это было неправильно, но…
Ладони Юмиэ взяли её лицо в свой плен, повлекли вверх. Вольф встала, уже не пытаясь выпутаться из невесомых, но цепких объятий, утопая в омутах тёмных глаз, обычно столь бесстрастных или бессмысленно алчущих насилия, но сейчас – полных эмоций: одиночества, надежды, мольбы, страсти, любви… Она отбросила все сомнения куда подальше – слишком долго она была одна, слишком странными были их отношения с Юмиэ, чтобы сейчас в них разбираться, слишком она хотела её… Да, она, наконец, призналась самой себе. С какой радостью она пускала пули в лоб тем ублюдками, пожирающим её похотливыми взорами, отстреливала руки, посмевшие касаться этого божественного тела…
Юмиэ уложила Вольф на кровать, не прерывая поцелуя, села рядом. Хайнкель почувствовала и её нетерпение. Томящая нега Юмиэ, вызванная её прикосновениями. Эта мысль сводила с ума и заставляла скользить руками по изгибам её тела, искать губами её губы, целовать…
- Слишком много на тебе одежды, - чуть слышно прошептала Юмиэ, медленно расстёгивая пуговицы плаща и рубашки. Её пальчики легко порхали и щекотали кожу, пробираясь всё ближе к обнажённому телу Хайнкель.
- Уж кто бы говорил, - не замедлила откликнуться Вольф, которой, впрочем, казалось, что это скоро перестанет быть проблемой – её пальцы просто прожгут плотный хлопок монашеского одеяния. Тем не менее, она помогла Юмиэ расстегнуть молнию платья, и оно, взмахнув пышными юбками, полетело куда-то в сторону. Девушка немного отстранилась, давая Вольф стянуть верхнюю одежду, а заодно и лиф… Тягучее тяжёлое молчание, наполненное желанием текло словно мёд.
- Ты красива, - шепнула Юмиэ снова, склоняясь над одной из грудей девушки. Та, хотела было ухмыльнуться, как может женщина с такими мужскими плечами и телом, покрытым шрамами, быть красивой, но вместо этого ей пришлось вдохнуть – Юмиэ не собиралась ограничиваться просто поцелуями и влажными прикосновениями языка. Она ласкала Вольф руками то нежно, то грубо, посасывала её плоть, прикусывала соски, и в то же время успевая пресекать все попытки Хайнкель притянуть её лицо к своему для глубокого поцелуя. Внезапно она подняла свой тёмный взгляд…
Вольф смогла выдавить только негромкий стон – всё ещё холодные пальцы маленькой мерзавки скользнули под её ремень, слегка зацепили резинку трусиков и тут же испарились, словно дразня. Жертва попыталась подняться, но Юмиэ прижала её к кровати горящим влажным поцелуем в губы, точно хотела слиться с ней в одно целое. Хайнкель не заметила, когда девушка успела расправиться с её ремнём, но чьи-то руки уже поглаживали её бёдра, в то время как язык чертил горячие дорожки на животе, заставляя кровь бежать по телу всё быстрее и быстрее.
В какой-то момент Вольф почувствовала, что сильные руки настойчиво тянут вниз её брюки, но на пути этого движения значительной преградой оказались ботинки. Юмиэ с остервенением принялась их развязывать и стаскивать, весьма неосмотрительно оставив их владелицу на попечении её же желаний. А желания той, в конце концов, сформировались и привели к тому, что как только Хайнкель рассталась со всей одеждой, Юмиэ тут же весьма ласково, но настойчиво уложили на лопатки и виртуозно избавили он нижнего белья.
Вольф склонилась над нежной белоснежной шеей и грудью, терзая неожиданно оказавшееся её сокровище жаркими ласками, восхищаясь совершенством тела Юмиэ. Юмиэ? Или Юмико? Нет, именно берсерка. Именно этой бездушной хищницы, плавящейся в её объятьях, кажущейся такой хрупкой и нереальной по сравнению с ней. Она никогда не понимала, как может так меняться тело, когда меняется личность, его занимающая, но сейчас это её мало волновало. Юмиэ негромко и глубоко стонала, прося ещё, требуя больше наслаждения… Хайнкель спустилась ниже, лизнула внутреннюю сторону сильного упругого бедра, совсем рядом с сокровенной плотью девушки, вдыхая её странный интимный тёплый аромат. Та выгнулась и глухо рыкнула, развела бёдра в стороны, умоляя напарницу предпринять более решительные действия. Вольф с замиранием сердца поцеловала небольшоё чёрный треугольник волос на лобке девушки и скользнула языком ниже, слизывая влагу с нежных тканей, а затем проникая им глубже, поигрывая деликатными точками… Несколько ярых движений, перерыв на вдох… Хайнкель и сама была на грани. Она пыталась проникнуть языком не глубоко, но чувственно и вполне в этом преуспела. Юмиэ выгнулась ещё сильнее и протяжно вдохнула. Вольф почувствовала, как девушка расслабилась: словно пружина, до этого сжимавшаяся в её теле, внезапно распрямилась. Она приблизилась к лицу Юмиэ, с неожиданным для себя удовольствием наблюдая за выражениями наслаждения скользящими по лицу девушки. Глаза её были закрыты, припухшие губки трепетали, дыхание сбилось…
Вольф могла бы смотреть на это вечно, но продлилось это очень недолго: Такаги открыла глаза и впилась ей в губы. Где-то посередине этого поцелуя Хайнкель почувствовала настойчивые уверенные пальцы, мягко скользнувшие в неё. Это оказалось так приятно и неимоверно просто – Юмиэ не нужно было направлять, просить, будто она читала мысли… Тяжесть внизу живота всё увеличивалась и увеличивалась, и Вольф не смогла сдерживаться долго… Пара напористых толчков и она выдохнула стон оргазма прямо в поцелуй Юмиэ.

- Понравилось? – развязно спросила Юмиэ и мелодично рассмеялась, поглаживая Хайнкель по бедру, словно собаку. Пренебрежительно и сухо. Совсем так, словно ничего не было. Совсем так, как обычно смеялась эта хищная бессердечная тварь столь удачно именуемая берсерком. Совсем как обычно. Вольф поднялась с кровати, взяла пачку сигарет и зажигалку с подоконника, закурила, лукаво подмигнула качающемуся фонарю и честно призналась:
- Да!
Она-то запомнила, что искала Юмиэ в её объятиях.
И была готова давать ей это снова и снова.