† Форум сайта "Hellsing Universe" †

Словно будущее мое
Вдруг раскрылось
Во всей наготе.
Такая печаль
Не забыть, не отбиться...

Исикава Такубоку
«Горсть песка»

Приветственный крики и возгласы утихли, и бар, большинство посетителей которого в этот вечер были эти странные люди, в большинстве в одинаковых куртках полу-армейского образца грязно-зеленого цвета, вновь погрузился в привычный приглушенный гомон голосов, смеха и звона посуды. Поверх этого шума, перекрывая его из автопроигрывателя, лился чистый и звонкий голос молодого Элвиса Пресли.
Вошедший в бар молодой человек, которому и были адресованы приветствия, замер на пороге, прислушиваясь к музыке, столь странной для этой компании, которую он так хорошо знал, и через несколько секунд его лицо скривилось в пренебрежительной гримасе. Преодолев пробуждающееся отвращение, подобно приступу морской болезни, он шагнул вперед, в густую пелену сигаретного дыма, плотным облаком стоящего в центре помещения, шагая в сторону стойки бара, приветливо искрящееся ему навстречу сквозь дым разнообразными цветами. Новоприбывший посетитель, рассекающий ставший плотным от никотиновой продукции воздух, как авиалайнер облако, уже подозревал, кто придумал эту «чушь» с Пресли. Неторопливым шагом, обмениваясь кивками со своими подчиненными, заполнившими зал, он, тяжело ступая армейскими ботинками, подошел к сидящему на высоком табурете коротко остриженному блондину в черной футболке, пьяно навалившегося на стойку и подпирающего щеку кулаком. Перед ним стояла уже откупоренная небольшая бутылка шотландского виски и тарелка с недоеденным мясным рулетом.
Новый посетитель ловко и бесшумно запрыгнул на свободный табурет по соседству с блондином, вдохнув тяжелые ароматы различных сортов сигарет, стоячий запах спиртного и хорошо приготовленного мяса, и окинул взглядом шикарный выбор разнокалиберных и разномастных по цвету и форме бутылок на полках перед собой. Король Рок-н-ролла исполнял Love Me Tender, музыка и голос звучали мощно и глубоко, и он с трудом сдержался, чтобы не скривиться вновь. Мягкий свет, заливающий всю стойку, освещал его вытянутое вниз, немного уставшее лицо, с упрямо поджатыми губами, замершими в легкой усмешке; тяжелая толстая коса, обвивающая его шею двойным кольцом, свисала на грудь, подобно индейским оберегам, поверх темно-красного шарфа. Пластырь на носу выделялся четко и ясно, в то самое время, как повязка на глазу, погруженная в тень от полей его ковбойской шляпы, была почти не видна.
Внимательно разглядывая выбор алкоголя, он, наконец, перевел взгляд на своего соседа, и, увидев его лицо, возмущенно выдохнул:
- О-о, черт, ну вот, твою мать, приехали… ох блин, избавь меня от этого дерьма!..
Пип замолчал, и по своему виду было ясно, что он несколько обескуражен тем, что наемник потряс перед ним ладонью, давая понять, чтобы тот не мешал слушать; на его глазах стояли слезы, и было понятно, что если он моргнет, они польются по его щекам.
Пип презрительно поджал губы, но ничего не произнес. Сделав безмятежно лицо, он, явно по-наплевательски относясь к музыкальным наклонностям своего подчиненного, с дурашливо вдохновленным видом облокотился на стойку, подперев щеку рукой и закатив глаз к потолку, парадируя расчувствовавшегося наемника.
Бармен, уже пожилой, сухощавый человек в очках, белой сорочке и коричневом жилете, как-то внимательно посмотрел на него. С таким лицом человек обычно заглядывает в улей, ожидая, что вот-вот оттуда черным потоком хлынет рой пчел. Бармен с почти идиотским удивлением разглядывал несколько различных значков на отворотах куртки посетителя, шляпу с заломленной тульей с левой стороны вверх, с надписью «Brianica Cowboys», пиратскую повязку на глазу, и эту невообразимо длинную косу волос поверх шарфа. При виде пластыря на носу, его лицо почему-то прояснилось, как если бы он моментально понял, кто перед ним, и сдержанно кашлянул, давая знать о своем присутствии.
Пип счел нужным отделаться от бармена, положив на стойку банкноту и коротко указав на бутылку шотландского виски, такую же, которая стояла перед наемником. Музыка ему не нравилась, но он все равно промолчал, чтобы не мешать слушать, хотя и подумал, что, должно быть, своим молчанием он лишь подчеркнет свое недвусмысленное отношение к подобному репертуару.
«Замечательно, кажется, эта хрень заканчивается…»
Элвис умолк, и сосед по стойке прерывисто вздохнул, так и не пошевелившись.
- Кристоф, - твердо и решительно произнес Бернадотте, переводя взгляд с наемника прямо перед собой и крепко прикладывая рукой с мятой пачкой сигарет по обитой кожей стойке бара, - Кристоф… Э-э, давай договоримся: вначале мы выпьем, а потом можешь рыдать, сколько влезет, окей? Можешь весь бар затопить если у тебя такое настроение, мне все равно, только мы вначале вы-ыпье-ем.
- Ладно, шеф, извини, - пробормотал Кристоф, вытирая глаза рукавом водолазки, - не знаю, что на меня нашло…
- Давай, расскажи мне про свое печальное детство, - перебил его Бернадотте, не спеша закатывая рукава куртки, - судя по твоей физиономии, под эту песню у тебя когда-то отняли конфеты.
Он насмешливо закусил фильтр сигареты, обнажая зубы в усмешке.
- Бьюсь об заклад, так оно и было…
- Да нет шеф, все прозаичней. Пять лет назад, на каком-то фестивале под эту мелодию в Торонто я познакомился с девушкой…
- Все-все, я пошутил, Кристоф. Заметано, больше не слова об Элвисе, - Бернадотте фыркнул, и уже добродушно ухмыльнулся, с удовольствием наливая себе виски, - Не надо, а то я сейчас сам расплачусь.
Первый глоток виски за всю неделю. Бернадотте, в котором очень, очень глубоко и крепко спал эстет, этот глоток ценил и уважал, растягивая его как можно дольше, стараясь явственно и ощутимо, как он мысленно называл это, «въехать в момент». Медленно поставив стакан с виски на стойку рядом с ковбойской шляпой, он, ощущая расплывающееся тепло во всем теле, криво ухмыльнулся, вновь зажимая в губах сигарету.
«Ну вот мы и прибыли»…
Именно с этим моментом он принял мысль о том, что их долгое странствие окончено здесь и сейчас, а не два дня назад, когда они официально прибыли в «Хеллсинг». Отдых начинался только с первого глотка алкоголя. Пип никогда не думал над этим, но сейчас, во время очередной смены работодателя, и вместе с этим, новой дислокацией, его люди и впрямь уподобились стае диких птиц, прибывших на свое новое место зимовки.
«Стая, шедшая своим курсом и бывшая неуловимой для охотников. А сейчас мы ждем…»
Бернадотте нутром чуял заваруху, в которую скоро влезут он и его ребята, да так, что только треск пойдет. У новых хозяев случилась неприятность. Большая неприятность – если так можно назвать почти полную гибель всех оперативников, работу которых теперь будут выполнять «Дикие Гуси». И именно сейчас, когда контракт оформлен и подписан, все дела утрясены и все вопросы решены, наступило время, которого все они ждали с нетерпением и тоской. Когда все проблемы улажены, а работа еще пока что находится лишь в черновом варианте, самое время расползтись по барам и борделям, надраться до поросячьего визга, а если повезет, то забить косяк-другой…
Пип подумал о том, что им предстоит делать. Охрана и сопровождение – это не впервой, но вот как быть с остальными условиями, о которых Бернадотте узнал лишь на днях.
«Если бы я знал, если бы я знал заранее, хрена с два я бы подписал этот чертов долбанный контракт!..»
Он тяжело вздохнул, понимая, что это не совсем так. Финансовое состояние, долги душили «Гусей» почище, чем проблемы с таможней и угрозой всех спецслужб всего мира.
- Не могу поверить, что теперь мы будем убивать вампиров… - негромко проговорил он.
- Да-а, - протянул Кристоф, задумчиво глядя прямо перед собой и меланхолично дожевывая рулет.
- У нас был тяжелый год… А неплохая подстава вышла, а, капитан? Вначале мы заключаем договор, а потом нам рассказывают все то, о чем умолчали…
- Их можно понять, - Пип стиснул в кулаке стакан с виски, и ребристая поверхность впилась в ладонь, - этому «Хеллсингу» широкая реклама не к чему. Да и кто согласится добровольно выполнять всю эту чернуху, проклятье…
За спинами хлопнула входная дверь, и среди Гусей вновь прокатилась волна оживления. Обернувшиеся Пип и Кристоф сквозь дым увидели на входе еще одного высокого и широкоплечего наемника с черной вязаной шапочкой на голове. Повсюду слышались одобрительные возгласы приветствия.
- Гля кто пришел!..
- Чтоб я сдох…Да это же Принеси-Ту-Большую-Пушку-Галлахард!
- Эй, Галлахард!..
- Га-алла-ахар-р-р-рд! – зычно, как на стадионе, прорычал на весь бар сидящий по соседству Шелби, хотя в этом не было никакой необходимости. Наемник, отвечая на бурные приветствия сухими фразами, сняв и перекинув через плечо свою куртку, уже направлялся в сторону Пипа и Кристофа. Увидев на футболке Галлахарда скалящуюся голову бульдога с выпирающей огромной нижней челюстью, невообразимо огромными клыками и налитыми кровью глазами, Пип лишь горько усмехнулся, отворачиваясь к бутылке и покачивая головой. Американская бейсбольная команда «Evil Mad Dogs» перестала существовать два года назад, но наемник был верен своим кумирам до сих пор…
- Галлахард, - Кристоф, подождав, когда наемник вскарабкается на высокий табурет, пододвинул ему чистый стакан, заранее попросив подать его у бармена, - Галлахард, скажи мне, ты веришь, что теперь мы будем отстреливать вампиров?
Бармен, случайно услышавший фразу Кристофа, вздрогнул, и, оторвав взгляд от бульдога на груди Галлахарда, очень внимательно посмотрел на спрашивающего наемника, словно бы стараясь на взгляд определить, насколько тот пьян.
Галлахард прошел через многое прежде, чем попасть в наемный корпус «Диких Гусей». Работал и грузчиком в порту и сторожем на автостоянке, в свое время едва не загремел в тюрьму за распространение наркотиков – правда это или нет, никто из числа «Диких Гусей» до сих пор не знал до сих пор. Плечистый пулеметчик, с огромными кулачищами и желваками под скулами, опрокинул в себя первую порцию виски, прежде чем глухо проговорить:
- Я не верю в вампиров.
Бернадотте лишь только презрительно хмыкнул, запрокидывая голову и выпуская в потолок призрачную сизую струю сигаретного дыма и с видимым неудовольствием разглядывая Галлахарда косым взглядом, как если бы видел его в первый раз. Галлахард – тертый калач, упрямый парень, как и в спокойной жизни, так и в смертельном кровопролитном бою. Пип раньше догадывался, а позже и убедился, что этот тип принадлежит той распространенной среди наемных головорезов категории людей, которые спорят с судьбой почем зря, то и дело лезут на рожон, до смерти верны своим убеждениям и мировоззрению.
«Дикий Гусь… А упертый, как осел».
Галлахард, как и остальные, прекрасно видел, как два дня назад, во время прибытия «Диких Гусей» в «Хеллсинг» эта девчонка щелбанами раз за разом сшибала капитана с ног. Естественно, Бернадотте не был неженкой – но расквашенный в кровь два дня назад нос болел до сих пор… «Стервообразная» начальница, которую Пип впопыхах едва не принял за начальника, а потом этот долговязый тип в красном… Он вздрогнул и поежился. Бернадотте, вспоминая это, до сих пор был напуган и озадачен: таких «фокусов» он еще не видел. Но все-таки, особенную неприязнь вызывала эта мелкорослая наглая девчонка…
Пип, ругаясь сквозь зубы, поерзал на своем месте.
«Тоже… дура набитая…»
Спорить с Галлахардом совершенно не хотелось – хотя бы потому, что спорить с деревом было бы гораздо удобней и продуктивней. Видимо, это понял и Кристоф, не ставший поддерживать эту тему, мрачно кивнув Бернадотте:
- Слышал, Старик Грейвз совсем одурел?..
Пожалуй, это был единственный, кого было по-настоящему жаль, хотя Бернадотте привычно проигнорировал чувство жалости. Внешне плохие новости о своих старых знакомых и друзьях не воспринимаешь как личную трагедию, до тех пор, пока не почувствуешь, что этих людей уже действительно больше нет. Они или умерли, или пережили что-то, что навсегда закрывает дверь в их прошлое и всему тому, что в нем осталось. Эти люди словно бы ушли, и само знание, что они никогда не вернутся, было достаточно мерзким.
«Таким же мерзким, как и это дерьмовое шотландское виски. Остается только помять».
Пип хорошо знал Старика Грейвза, самого старого «Дикого Гуся» из всех, которых когда-либо знавал Бернадотте. Весь израненный, до такой степени, что кажется, на его теле не оставалось живого места; но воспаленный ум Грейвза был искалечен куда сильней, чем тело. Его руки до локтей покрывали уродливые бугры кожи – следы старых ожогов, когда Старику взбрендило в голову во время ожесточенного боя где-то в Индии вытащить из полыхающего дома одного из тяжелораненых наемников. Шея у него выглядела так, как если бы Старику уже по крайней мере пару раз срубили голову а потом не очень удачно приделали обратно. Пип помнил, как Старик с теплотой любил рассказывать о Судане – там началась его карьера, и именно там он уже начал понемногу слетать с катушек, но об этой стране он рассказывал, как о рае на земле. «Тихая» изматывающая тело и нервы война то с темнокожими партизанами, то с правительственными войсками, в которых так же служили коренное население Африки, через несколько лет превратила Старика Грейвза в закоренелого ненавистника темнокожих, ксенофоба. В постоянных драках в барах ему не было равных; его противников пугало лишь то, что, раздавая мощные зуботычины и сокрушительные удары, Старик постоянно спокойно и не сбиваясь, напевал себе под нос одну и туже фразу, «Я убью все-ех черномазых, убью все-ех чертовых, долбанных черномазых…»
- Слышал, конечно. Бедолага, - произнес Бернадотте, даже и не стараясь, что бы его голос звучал сожалеющее, - хотя раз такое дело… туда и дорога.
- Не думаю, что Старик долго протянет, - задумчиво произнес Галлахард.
- Это уже его проблемы, - негромко процедил в ответ Пип.
Под конец злополучной карьеры Старика побаивались уже и другие «Гуси»; наверное, это даже хорошо, что Грейвз закончит свою жизнь в психушке…
Пип впечатал сигарету в пепельницу и опрокинул в себя содержимое своего стакана.
«Хорошо для него и других».
Пип, чувствуя, как окружающий мир начинает потихоньку разъезжаться вверх и в стороны, сел вполоборота к остальной половине бара, переведя взгляд в глубину задымленного помещения, приметив только что прибывшего усаживающегося там шотландца Мэрдока. Бернадотте мрачно уставился на него, наблюдая за ним с тем самым бесконтрольным и невнимательным интересом, с каким человек обычно смотрит в пространство перед собой и ровным счетом ничего не видит. Мэрдок, почувствовав на себе взгляд, обернулся к капитану, и Пип поднял руку в приветственном жесте, хотя его лицо оставалось серьезным и мрачным, и Мэрдок, парадируя рыцаря, поднимающего кубок за своего короля, расплываясь в улыбке, высоко поднял и отсалютовал Бернадотте огромной кружкой пива.
«Твое здоровье, старина. Смотри не упейся к хренам собачьим».
За этой плотной дымовой завесой от множества сигарет, казалось, что Мэрдок сидит в совершенно другом времени, в совершенно другом месте…
«Все мы рядом, в одном баре, ждем когда переменится ветер… Плечом к плечу воюем, вместе гребем деньги и гуляем на славу и вместе дохнем, как последнее дурачье… И вроде все свои в доску… но при этом чужие».
- А помните Льюиса? – снова подал голос Кристоф, уже с трудом ворочая языком от выпитого, - я вчера получил письмо от его сестры…
Бернадотте перевел взгляд своего единственного глаза с Мэрдока на сидящего рядом Кристофа, и сейчас же он вспомнил как…
…В ушах, словно хлопок в ладоши невидимого гиганта, гулко грянул взрыв, и навьюченный снаряжением Льюис, безмолвно раскинув руки, в окружении комьев земли, сорванной травы, и брызг собственной крови, бешено закрутился, взмывая в ослепительно молочно-белое небо, которое полностью заполнило жаркое и беспощадное, ненавидящее их всех солнце. Спустя несколько томительных, показавшихся несколькими минутами, мгновений, наемник мешком грянулся о землю. Уже без правой ноги – плата за то, чтобы почувствовать себя взлетающим вверх от жестокой земли, по которой рекой льется кровь.
- Льюис, Сэнджи… - невнятно пробормотал Пип, еще не отошедший от навалившихся мыслей, - как же… Четыре года назад…
- Да, это траханное время летит, летит…
«Летит, как Льюис…»
- Ну, чем там занимается старина-Льюис? – Галлахард небрежно плеснул себе еще виски, - Небось, по Балтимору все по-прежнему на инвалидном кресле рассекает?..
- Он умер.
Кристоф, произнеся это, мрачно уставился куда-то в сторону; уголки его губ опустились, и на глазах снова заблестели пьяные слезы.
Пип помнил Льюиса и Санджи. Сумасшедшие, бесстрашные боевики из Норвегии, среди «Диких Гусей» капитана Бернадотте единственные выходцы из этой страны. Четыре года назад, в Чили в окрестностях Лонкопуэ, при атаке на кортеж очередного нарко-борона тех мест, взвод Бернадотте должен был уничтожить лимузин на въезде на территорию резиденции. Им противостояли силы, превосходящие по численности в три раза – но «Гуси», нанесшие стремительный молниеносный удар, оставили после себя лишь несколько десятков трупов телохранителей, развороченный грузовик охраны и жарко пылающий изрешеченный лимузин. При отступлении начался обстрел, но лишь один чилийский минометчик удачно положил заряд на просеку, рядом с цепью уходящих вглубь сельвы наемников. Бернадотте вспомнил, как он, и другие, словно разом одеревеневшие, стояли и смотрели, как взметнувшийся в злобно обжигающее небо грязный столб земли и травы, подбросил вверх, бешено закрутив брызгающее кровью тело в защитном костюме зеленого окраски. Отлетевший в сторону «Калашников» Льюиса чуть не попал Бернадотте в лицо – но тот не пошевелился, заворожено глядя, как его напарника нелепо кувыркает в воздухе чудовищная сила. Непонятный, всеобъемлющий ступор. Пип не сразу понял, что произошло, и даже не сразу догадался, что Санджи, ворочающийся на земле в футе от неглубокой пышущей жаром воронки от взрыва, на самом деле корчится от страшной боли в развороченном животе, а вовсе не от смеха до коликов над тем, как это смешно полетел напарник-Льюис...
«Полетел… Полетел, вот только в разные стороны».
- ..Какой-то урод на тачке сбил его кресло. Льюис протянул два часа, так и не пришел в сознание.
- Давай, заплачь еще в голос…
- Иди ты!.. знаешь куда, Галлахард… Льюис был настоящим мужиком. И Санджи не раз выручал меня…
- Все передохнем, корешок, ты чего, сегодня родился, что ли?
- ..И бабками! и в бою! - Кристоф пьяно всхлипнул, - мать твою так!..
- Ладно, ребята, уговорили, если хотите, еще одну бутылку за мой счет вам двоим. Только одно одолжение на сегодня - заткнитесь оба, окей? – Пип, сквозь темную завесу короткой злобы почувствовал, что и сам заметно опьянел, и он с досадой отодвинул от себя стакан, запустив пальцы в взъерошенную шевелюру. В груди возникло непонятное щемящее чувство, а на душе было откровенно погано, и вечер почему-то казался загубленным...
Капитан понял. Он был почти уверен в этом, на сто процентов.
«Ностальгия, черт… Пока мы ждем у моря погоды, она медленно сожрет нас изнутри».
- Кап-питан… - крепко подвыпивший Галлахард, как в знак примирения, уже с трудом целился горлышком бутылки в стакан Кристофа, - что там… за контора? То, что они там вампиров гоняют – мне по хрен… Главное пусть бабки отстегивают, правда?.. За деньги… за со-о-ответствующие деньги… я сам готов с крестом и колом ночью по кладбищу... Ты мне лу-ик-чше скажи, хвост у них не имеется?..
- Какой еще хвост? – раздраженно пробормотал Пип, надевая шляпу и осторожно поднимаясь с табурета, опираясь на стойку, - я неделю назад вообще не слышал ни о каком «Хеллсинге»… И так ясно, теневая контора. Наши информаторы молчат, никто никогда не слышал ни о каком «Хеллсинге». Здесь ты прав, пусть только бабки платят да оплатят наши долги.
- У нас был… плохой год, - сонно пробормотал Кристоф, - очень плохой год…
Бернадотте, пытаясь определить степень собственного опьянения, сунул в словно бы ставшие деревянными губы сигарету, громко щелкая зажигалкой и покосился на размякшего Кристофа.
- Ладно, бери-ка этого под клешни, пойдем проветримся, - он подхватил Кристофа подмышку, и Галлахард подхватил с другой стороны. Вдвоем они бережно, но без особых предосторожностей сдернули наемника с табурета и направились к выходу. Вид капитана «Диких Гусей», Галлахарда и едва успевающего переставлять ногами в тяжелых ботинках Кристофа, вызвал вполне обоснованный приступ пьяного веселья со стороны других наемников.
- Мы теряем его!.. Мы теряем его!..
- Вынос раненых! Не толпитесь на выходе!..
- Эй, шеф, и Айса тоже прихвати…
Галлахард через плечо пытался беззлобно огрызаться, а Пип невозмутимо пыхал дымом поверх своей шляпы. Лишь ближе к выходу он позволил себе слегка улыбнуться. Настроение улучшалось с тех самых пор, как он и остальные «Гуси» узнали, на кого они будут работать, и с кем будут бороться. Хотя Пип еще даже и не мог в полной мере представить, как все это будет выглядеть, что из этого выйдет – для его «Диких Гусей» и самого капитана.
Они вышли на улицу, и вечерний город с холодным любопытством уставился на них тысячью огней, и они уставились на город с тем же любопытством, смешанным с пренебрежением. На глазах трезвеющий Кристоф уже мог стоять самостоятельно, но завороженные огнями Бернадотте и Галлахард все еще держали его.
Пип задумчиво выпустил дым через ноздри, наблюдая за потоком машин перед собой, который кружил пьяные мысли и весь этот пьяный мир.
«Пускай стая подождет попутного ветра, а пока что… Пожалуй, этот город вполне сносный для жизни…»
- Куда нап… черт… направимся, шеф?
- Хм, ну, не в Национальную галерею, это точно…