† Форум сайта "Hellsing Universe" †

Мой небольшой рассказик.
За раъяснением непонятных слов обращайтесь сюда http://grinda.navy.ru/sailship/term.htm

Холодный норд-ост насквозь продувал Финский залив. Корабли на Кронштадтском рейде, даже без поставленных парусов, кренились на два или три пояса обшивки, и хотя ярко светило солнце, рассыпаемое миллионами вспышек в неспокойном море, на свежем воздухе было очень холодно. Человек, одетый в мундир лейтенанта, стоял на наветренной стороне шканцев, придерживая рукой свою треуголку. Наблюдая за тем, как корабль медленно сносило, он предусмотрительно взялся свободной рукой за один из грота-вантов. Фрегат почти перестал крениться, его брам-стеньги указали вертикально вверх, якорный канат натянулся как струнка, и последовал резкий толчок.
Укрываясь от проникающего ветра, к офицеру подбежал матрос.
- Слева по борту, ваше благородие, - прокричал он, указывая пальцем.
- Спасибо.
- И как ему не холодно… - проговорил матрос, возвращаясь на свой пост.
Однако Гордееву было холодно, более того, он мог бы сказать, что промерз почти до костей, но говорить об этом было нельзя. Решив безропотно превозмогать все тяготы службы, он даже не надел епанчу, что позволило бы ему хоть немного согреться. Нельзя позволить команде увидеть свою слабость.
Посмотрев в сторону, указанную матросом, он увидел шлюпку, которая быстро приближалась к кораблю. В шлюпке сидели восемь человек: четверо из них, навалившись на весла, гребли, борясь с неспокойной стихией; другие же, сжавшись в комок, сидели на банках и просто исполняли роль пассажиров. Гордеев знал, что последние четверо это гардемарины Морской Академии, появления которых он ждал уже почти целый час.
- Тихон! Бей семь склянок! – разнесся над палубой крик только что перевернувшего песочные часы вахтенного матроса. Солдат, стоявший около судового колокола, подошел и пробил назначенное число склянок, под звон которых на палубу поднялись гардемарины в сопровождении четырех матросов.
- Уваров, сообщите капитану о прибытии на борт четырех молодых людей, - крикнул Гордеев мичману, стоявшему на полуюте, а когда тот скрылся в ахтерлюке, скомандовал. – Катер на нок-тали, поднять на борт и закрепить.
На шканцы по трапу поднялся капитан, следом за ним из люка появился молодой мичман. Капитан был невысокого роста и крепкого телосложения, его гладковыбритое лицо венчал крупных размеров нос, а выпученные глаза были не то серого, не то голубого цвета. На голове его был тщательно напудренный парик, сам капитан был, видимо, лыс.
Стараясь не смотреть в сторону гардемаринов, он следил за работой матросов, быстрым взглядом окинул палубу, вслушиваясь в команды боцманмата: «Трави тали!», «Медленней трави!», «Ровно опускай!».
- Эй, топовый! Что видно на «Брячеславе»? – крикнул капитан в паутину такелажа.
- Ничего, ваше благородие! Вымпел не поднят.
Не говоря больше ни слова, капитан направился к гардемаринам, возле которых уже стояли Гордеев с Уваровым. Чем ближе к ним приближался капитан, тем шире становилось его улыбка, с каждым шагом лицо его светилось радостью все больше и больше. Так что когда он подошел к своим офицерам, он мог бы затмить солнце, и гардемарины, как ни старались сдерживаться, заулыбались в ответ.
- Добро пожаловать на борт, господа! – с искренним радушием почти прокричал капитан. – Я уверен, что все из вас знают, как меня зовут, однако как того требует этикет, я должен официально представиться. – Продолжал он, все так же светясь широкой улыбкой. – Николай Иванович Барш, капитан фрегата «Надежда», на котором Вы имеете честь находиться. Рад приветствовать Вас у себя на борту.
Гардемарины не ожидали такого приема и все так же продолжали глупо улыбаться. А капитан продолжал.
- Что опять же Вы, наверняка, знаете, нам предстоит провести год в практическом плавании. Вашем последнем, - капитан сделал акцент на этом слове, - я надеюсь, плавании, после которого Вы получите свой первый офицерский чин. – Капитан выдержал паузу, давая молодым людям переварить эту информацию, и продолжал. – Позвольте представить Вам этих замечательных офицеров, - он указал рукой стоявших по правую руку от него лейтенанта и мичмана, - это лейтенант Иван Петрович Гордеев, замечательный молодой человек, мой верный помощник и товарищ. – Гордееву на вид было лет 25, он был высокого роста с густыми светлыми волосами, ниспадающими до плеч. – А это мичман Дмитрий Иванович Уваров, очень много обещающий молодой офицер, лишь в прошлом году закончил Морскую Академию, - сказал капитан, многозначительно посмотрев на гардемаринов. Уваров был ростом чуть ниже Гордеева, но гораздо крупнее его, с короткими темными волосами. – Ну-с, себя и офицеров я представил, с остальными Вы познакомитесь позже в кают-компании, Вы ведь пустите их к себе вечером, Гордеев? – в шутку спросил Барш.
- Конечно, господин капитан! – улыбнувшись, ответил лейтенант.
- Да что там в кают-компании, я думаю, сегодня вечером можно устроить неплохой ужин у меня в каюте, как Вы считаете? – обратился он к оробевшим гардемаринам, не знавшим, что ответить. – Да не стесняйтесь Вы! Мы уже более месяца не выходим в море, надо устроить ужин по этому поводу, и Вы на этот ужин приглашены! Ну а теперь, подайте мне список, я все-таки хочу знать, как Вас зовут!
Один из гардемарин подал ему свернутый листок.
- Итак. Алексей Николаевич! – гардемарин сделал шаг вперед. – Федоров. Родился 12 мая 1772 года в городе Санкт-Петербурге. Теоретический курс окончил на «отлично». Имеются многочисленные похвалы и рекомендации. Рад с Вами познакомиться, молодой человек, хотя честно признаться, я думал, что Вас определят на «Брячеслав». – Федоров был 15-летним гардемарином с блестящими карими глазами. – Карл Карлович! – другой гардемарин шагнул, представ перед взором капитана. – Крейцмахер. Родился 17 сентября… ох, 1757 года в Кенигсберге. А не поздно ли Вы, голубчик, пошли учиться?
- Та, я Фас понимаю. Мои ротители покипли в Семилетней фойне, фо фремя штурма Кениксперка, и я шил со сфоей папушкой в России. Но цейн лет насат она умерла, и мне некута пыло потаться.
- Примите мои соболезнования. Однако Вы учились десять лет и окончили теоретический курс на «удовлетворительно», надеюсь, на практике дела у Вас будут обстоять лучше.
- Это ис-са моеко плохоко русскоко. – Крейцмахер был коренным немцем, даже его бабушка, которая жила в России, говорила только на немецком. Поэтому уже не юному Карлу пришлось изучать русский язык непосредственно в Академии.
- Федор Петрович! – невысокого роста гардемарин вышел из строя. – Ильин. Родился 4 февраля 1769 года в Новгороде. Теоретический курс окончил на «отлично». Дисциплины не нарушал, вел себя особенно прилежно и старательно. Отлично! Надеюсь, что и на службе Вы будете вести себя также: «прилежно и старательно». – Процитировал последние слова капитан. Ильин покраснел, но сказать в ответ ничего не смог и вернулся к остальным гардемаринам.
- Григорий… - начал, было, капитан.
- Эй, на палубе! – Раздался крик топового. – На «Брячеславе» подняли вымпел!
- Очень хорошо, Дудин! Продолжай наблюдать! – прокричал в ответ Барш.
На секунду он задумался, быстро еще раз пробежал глазами список и продолжил:
- Григорий Николаевич! – довольно высокого роста гардемарин шагнул вперед и встал в метре от капитана. – Лавров. Родился 7 июля 1770 года в Онежском уезде. Теоретический курс окончил на «хорошо». В нарушении дисциплины замечен не был. Скажите, а родственники у Вас не служили во флоте?
- Только отец. Был лейтенантом, служил под началом Спиридова…
- Григория Андреевича?! – воскликнул капитан.
- Да. Но был одним из не многих убитых в Чесменском сражении (1).
- Боже мой, но ведь тогда погибло лишь 11 человек… Боже мой, - повторил Барш, - бедный мальчик.
Лавров не знал, что на это ответить. Пауза затянулась, и сам капитан пожалел, что задал такой вопрос. Стараясь прервать неловкое молчание, Барш вновь заговорил:
- Да, кстати! К сожалению, наш секретарь тяжело заболел и был отправлен в госпиталь. А без секретаря нам никуда. Разумеется, исполняющий обязанности его будет получать жалование, а, кроме того, и питание как положено по Уставу.
Но гардемарины, не реагируя, стояли плотным строем, и лишь Лавров немного подался вперед. Оно и понятно: Крейцмахер обладатель неплохого состояния, которое досталось ему от его бабушки – графини; Ильин был сыном очень состоятельного новгородского купца и никогда не ощущал проблем с деньгами; а отцом Алексея Федорова был подполковник Федоров, который пять минут назад поднял свой вымпел над «Брячеславом». А у Лаврова из родственников остался лишь дедушка в небольшом имении в Архангельской губернии.
- Очень хорошо, Лавров. Как Вы понимаете, основная работа будет с разнообразными бумагами, отчетами и, конечно, будете заполнять шканечный журнал и судовую роль. Хотя это Вам не помешает заниматься практикой и тренироваться. – Барш улыбнулся, Лавров попытался улыбнуться в ответ, но не смог. – А сейчас, пока не началась смена вахт, пройдите вниз. – Уваров, проводите Лаврова ко мне в каюту! – И впишите в журнал еще две графы.
- Да, господин капитан. – Ответил гардемарин и проследовал по трапу за Уваровым. После светлой верхней палубы опер-дек, освещаемый лишь светом из люков, казался абсолютно темным. Вдруг резкий толчок, и ничего невидящий Лавров налетел на мичмана и, чуть не сбил его с ног.
- Прошу прощения, господин… - начал, было, гардемарин.
- Ничего-ничего. Только в следующий раз будьте осторожны, - сказал Уваров.
Часовой, как и положено, стоял перед входом в капитанскую каюту, при появлении офицера он вытянулся по стойке «смирно». «По приказу капитана» - сказал солдату Уваров, чтобы он их пропустил и, отворив дверь, они вошли в каюту. Это было небольшое, площадью около 150 квадратных футов, помещение, в центре которого стоял письменный стол, где лежали разнообразные бумаги, в том числе и судовой журнал.
Лавров сел на стул, обмакнул перо в чернила и, склонившись над столом, постарался, как можно красивей вывести:
«Понедельник, 13 июня. 15:30 Взяли на борт четырех гардемаринов: Алексея Николаевича Федорова, Карла Карловича Крейцмахера, Федора Петровича Ильина, Григория Николаевича Лаврова…»
- Тихон! – услышал Лавров крик вахтенного.
- Прошу прощения, мне нужно идти сейчас сменяется моя вахта, - сказал Уваров и, развернувшись, вышел из каюты. Через несколько секунд гардемарин услышал звон колокола – пробили восемь склянок. Прежде чем началась суматоха, связанная со сменой вахт, Лавров успел дописать:
«…16:00 Гардемарин Григорий Николаевич Лавров назначен на должность и.о. корабельного секретаря».
В следующую секунду он услышал свист боцманской дудки и крик самого боцмана:
- Третья, на вахту! Давай, не мешкай! Баковые, поторапливайтесь! – и через две минуты все стихло.
Поднявшись на квартердек, Лавров заметил там значительные изменения. Прежде всего, не было Гордеева и Уварова, которые, видимо, спустились в кают-компанию. Сейчас место вахтенного офицера занимал высокий худощавый мичман – второй и последний мичман на корабле такого класса. Новоприбывшие матросы были полны энергии, в отличие от тех, которые только что отстояли вахту. Гардемарины вместе с капитаном стояли у планширя подветренного борта, тут же был и Уваров, которого Лавров сначала не заметил.
- Что происходит? – подойдя, спросил он.
- «Брячеслав» сигналит, - ответил Федоров.
- Капитанам явиться на флагман, - расшифровал послание Уваров.
- Ясно, – проговорил капитан. – Потанин, приготовьте, пожалуйста, мою гичку! Дроздов, найди мне самых быстрых гребцов, и чтоб они были готовы через две минуты! - досаде Барша не было предела. «Мы уже должны были отправиться, что еще там стряслось».
За несколько минут матросы, подгоняемые командами мичмана, освободили гиг от сдерживавших его найтовов и с помощью нок-талей спустили на воду.
- Вот, господин капитан, - указал Дроздов на четырех человек невысокого роста, одетых в зеленые бостроги поверх парусиновых рубашек и зеленые панталоны, столько характерные для обычных матросов. – Каськов, Воронин, Макаренко и Елколов.
- Очень хорошо, Дроздов. Спускайтесь! – краем глаза капитан заметил, что шлюпка с «Гектора» уже отвалила от корабля и, развернувшись, направилась в сторону «Брячеслава». Пригрозив Макаренко, который замешкался и мог упасть в воду, если бы его не схватил Дроздов, Барш спустился в гичку и скомандовал. – Весла на воду! Курс на «Брячеслав»! - и тише, чтобы его слышали только квартирмейстер и четверо матросов, сидящие в шлюпке, добавил. – Не дай Бог, мы прибудем на борт позже Колокольцова, каждый из Вас получит по пять ударов.
В том, что матросы, выбранные Дроздовым, были хорошими гребцами, не было никаких сомнений. Всего за каких-то десять секунд они уже подхватили темп, который задавал загребной, и шлюпка, подгоняемая попутным ветром и «пожеланиями» капитана, резво заскользила по морю то, поднимаясь на гребнях то, проваливаясь к подножиям волн.
Три корабля, которые должны были отправиться в плавание, располагались в вершинах воображаемого треугольника. «Надежда» стоял в его северо-восточной вершине, «Гектор» - в двух кабельтовых к югу, а «Брячеслав» - флагман экспедиции – в полумиле к юго-западу от «Надежды».
Гардемарины наблюдали за тем, как гичка постепенно удалялась от корабля. Вскоре она превратилась в небольшую точку, то исчезающую, то вновь появляющуюся из-за высоких волн. В отсутствии у них подзорной трубы (попросить ее у кого-либо из офицеров они не решались) гардемарины были вынуждены довольствоваться собственными глазами. Лавров, обладавший, как ему все говорили, очень хорошим зрением, комментировал то, что остальные увидеть не могли.
Стало очевидным, что Барш оставил далеко позади шлюпку с «Гектора» и первым поднимется на борт «Брячеслава». Когда же это произошло, гардемаринам даже показалось, что они услышали свист боцманских дудок, отдававших честь прибывшему капитану, но, скорее всего, это была песнь ветра в такелаже.
- Я думаю, что Вам будет гораздо удобнее наблюдать через это, - услышали гардемарины голос Уварова, который, улыбнувшись, протянул им подзорную трубу.
- Большое спасибо, господин мичман, - хором ответили они и не успели опомниться, как Федоров уже выхватил у Уварова трубу и направил ее на флагман.
- Прошу прощения, но если я не ошипаюсь, то Фаша фахта только что коншилась, так почему Фи не оттыхаете? Прошу прощения, - обратился к мичману Крейцмахер, на что тот после небольшой паузы, потребовавшейся, видимо, для перевода сказанного на нормальный русский язык, ответил:
- О, уверяю Вас, что в этом нет никакой необходимости. Через каких-нибудь полчаса мы должны будем сниматься с якоря, а значит, нас ждет аврал. Мне тяжело после отдыха сразу включиться в работу, поэтому не хотелось бы этого.
- Один из фалрепных провел капитана в каюту… а вот по трапу поднимается и Колокольцов, - рассказывал Федоров, - боцманматы его приветствуют. Его тоже проводят в каюту… - гардемарин оторвал от глаза подзорную трубу.
- Ну-с, раз у нас выдалось свободное время, я покажу Вам, где Вы будете жить. Берите свой дэннаж, и прошу за мной, - Уваров направился к трапу, и за ним засеменили гардемарины. Прежде чем спуститься он оглянулся назад и остановился. – Лавров, что с Вами? Идемте.
- Спасибо, но я хотел бы сейчас остаться на палубе, - смущенно ответил он.
- Как Вам будет угодно. Но тогда в следующий раз я не смогу Вас проводить… - сказал мичман и, развернувшись, сбежал по трапу. Его примеру последовали и трое гардемаринов.
Лавров, будучи не очень разговорчивым юношей, порой нуждался в том, чтобы побыть одному, а сейчас это ему было просто необходимо. Мысли в его голове смешались, он должен был успокоиться и придти в себя. Он был счастлив, что вновь отправится в море. С его прошлой практики прошло десять месяцев, в течение которых Лавров мечтал о том, когда вновь окажется на палубе. Его сердце было наполнено радостью, которой он мог бы поделиться с каждым, не требуя ничего взамен. Это его состояние омрачалось лишь одной мыслью – он боялся провалить экзамен и остаться в гардемаринах еще как минимум на год. Лавров был очень смышленым молодым человеком, который прекрасно понимал все, что им преподавали в Морской Академии. Видит Бог, он усердно учился: внимательно слушал преподавателей, чего не понимал – разбирался – но природная скромность и страх выставить себя на посмешище не позволили в полной мере проявить себя в Академии.
Он огляделся. До этого чистое небо стало затягиваться тучами, ветер и волны усилились, а корабль стал крениться еще больше. «Надежда» был, относительно, современным фрегатом, который был спущен шесть лет назад, но в отличие от «Гектора», спущенного в том же году, он не стоял 4 года на стапеле. По настоянию адмирала Грейга проводилось перевооружение кораблей Балтийского флота, чего старому «Гектору», видимо, не предстояло дождаться.
Лавров устремил свой взгляд на «Брячеслав» - вот она, вершина судостроительной мысли. Спущенный в 1784 году этот фрегат был вооружен по последнему слову моды и техники. Плавные обводы корпуса придавали кораблю особенную грациозность. Удлиненные к грот-мачте шканцы, уменьшенные по толщине реи, двойной шпиль, медная обшивка днища – все это отличало «Брячеслав» от «Надежды». Гораздо более удобные трисели вместо старых латинских парусов и бушприт с утлегарем – это их объединяло и отличало от «Гектора», который был самым старым из трех кораблей. Он неуклюже сидел в воде, имея дифферент на нос (Колокольцову, обязательно, предстояло это исправить), из-за чего корма поднялась на столько, что было видно прилипшие на корпусе ракушки и водоросли. Бушприт еще был вооружен блиндом и бом-блиндом. Косой бизань-рю, круглые марсы, кормовой флагшток и не только это выдавали, на сколько «Гектор» устарел.
Занимаясь сравнением трех кораблей, Лавров заметил на «Брячеславе» какое-то движение, но не на палубе или вантах, а на фалах.
- Флагман сигналит! – вскричал гардемарин, и голос его по-юношески дрогнул.
- Флагман сигналит! – вторил ему топовый, но Потанин уже направил подзорную трубу на «Брячеслав».
- Вы – молодец, гардемарин, – сказал мичман, а затем крикнул одному из матросов. - Бород! Замени Дудина и скажи, чтобы явился ко мне! Вы можете прочитать сообщение?
Лавров задумался, с трудом вспоминая сигнальные флаги, которые он знал в прошлом году, как свои пять пальцев.
- Кажется, «Приготовиться к выборке якоря».
Потанин с сомнением посмотрел на гардемарина, лицо его приобрело недовольное выражение, а правая бровь медленно поползла вверх. Лавров понял, что грубо нарушил субординацию, и как можно скорей попытался это исправить.
- Приготовиться к выборке якоря, господин мичман.
- Именно так, гардемарин! Именно так и никак иначе! – грубо сказал он в тот момент, когда к нему подошел худощавый матрос в изодранной рубахе. – Дудин, что ты должен был делать?
- Я, ваше благородие… - пробормотал тот.
- Ты должен был следить за «Брячеславом»! Цываев! – крикнул мичман, и стоящий в двух метрах от него солдат тут же вытянулся по стойке «смирно». – Отведи Дудина в карцер и запри его там на два часа.
- Но ваше благородие…
- Четыре часа карцера! – рявкнул Потанин, резко указав пальцем на бедного матроса. Наблюдая эту картину, Лавров почему-то чувствовал себя виноватым.
Офицер имел полное право выбрать для провинившегося любое наказание, отменить которое мог только старший по званию. Конечно, нельзя за небольшое нарушение «наградить» килеванием или купанием (2), но если можно было посадить в карцер, то матроса могли держать там как полчаса, так и целый месяц. Гардемарин прекрасно понимал, что другой офицер мог сделать наказание еще более долгим, а мог и наоборот лишь прикрикнуть на Дудина, но чувство вины не отпускало.
Когда матрос в сопровождении Цываева начал спускаться по трапу, им навстречу поднялся Уваров. Отсалютовав мичману, они спустились в темноту опер-дека, из которой через две секунды, толкаясь и неловко покачиваясь, появились трое гардемаринов. Уваров, моментально все поняв, укоризненно посмотрел на Потанина, но промолчал.
- Приготовиться к выборке якоря! – разнесся над палубой крик мичмана, и то, что за ним последовало, показалось бы стороннему человеку настоящей паникой.
Свист боцманских дудок подгонял оторопелых матросов, одним за другим поднимавшихся по трапам. «Марсовые, пошевеливайтесь!», «Быстрей, быстрей, что вы как сонные мухи?!» - летели команды со всех сторон. Матросы навалились на вымбовки, то время как другие работали с кабалярингом. Шпиль начал медленно вращаться, выбирая якорный канат. Матросы занимали свои места у шкотов, булиней и брасов. Корабль закипел жизнью.
- Капитан садится в шлюпку, - сказал Федоров. – Они отвалили от «Брячеслава», развернулись и направляются сюда.
На палубу поднялся Гордеев. Каких-то полсекунды его мутные глаза на заспанном лице ничего не понимали, изучая происходящее, но затем, приободрившись, он уверенно подошел к мичманам и спросил:
- Все готово?
- Да, господин лейтенант.
- Кстати, Потанин, по пути я встретил Дудина. Вы опять за старое? Я отменил Ваше наказание.
- Да, господин лейтенант, - проговорил мичман сквозь зубы.
- Капитан уже возвращается? – спросил Гордеев, но положительный ответ был поглощен звоном судового колокола. Пробили одну склянку.
Через десять минут, когда Барш поднялся на борт, «Надежда» была на стоячем якоре, и вся команда ожидала приказа капитана. Взглянув на новый сигнал флагмана «Сниматься с якорей и поднимать паруса», Николай Иванович скомандовал:
- Поднимите гичку на борт! Эй, на шпиле! – якорный канат зашуршал в клюзе. Луцких, боцманмат, поднялся на бак, следить за производимыми работами.
- Якорь чист! – крикнул он, когда лапы якоря оторвались от воды.
- Большое спасибо, Луцких! – ответил капитан. – Уберите, его на фока-руслень. Тишина на палубе! – Барш выдержал небольшую паузу, давая всем успокоиться, и с пафосом, который он очень долго отрабатывал, произнес приготовленную фразу. – Выбрать шкоты! Ставить… марсели!
Грянуло всеобщее «Ура!». Марсовые развязали сезни, матросы навалились на шкоты и фалы. Белоснежные паруса распустились и стали наполняться ветром. Тоже происходило и на других кораблях.
Капитан, переполняемый радостью, стоял на шканцах, окруженный офицерами и гардемаринами. Корабль начал двигаться, но как-то неуверенно, и Барш, конечно, знал почему. Он ждал и, когда флагман приобрел достаточную скорость, выкрикнул:
- Брасопить реи! Рулевой, курс – вест! Держись в кильватере «Брячеслава»!
- Есть, ваше благородие!

1. Чесменское сражение – сражение в ночь с 25 на 26 июня 1770 года между русским и турецким флотами в Чесменской бухте. По плану Спиридова был предпринят комбинированный удар брандерами и мощным артиллерийским обстрелом с близких расстояний. В ходе сражения турецкий флот потерял 15 линейных кораблей, 6 фрегатов и более 40 мелких судов. Потери турок составили 11 тысяч убитыми и ранеными, потери же русских – 11 человек убитыми.
2. Килевание - суть наказания состояла в следующем: подвергавшегося наказанию привязывали к канату, пропущенному через оба нока рея в специальных блоках и под килем корабля, и протаскивали с одного борта на другой под днищем.
Купание с реи - практически то же самое, только нарушителя не протаскивали под килем, а погружали головой в воду на канате, также пропущенном через блок на ноке рея.
Хотя эти виды наказаний и не прижились на русском флоте, но все же могли применяться.